ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Ressentiment²

Брось свои иносказанья и гипотезы святые!
На проклятые вопросы дай ответы нам прямые!
Отчего под ношей крестной, весь в крови, влачится правый?
Отчего везде бесчестный встречен почестью и славой? (Гейне)

Вот и подошли к сути (лучше бы не подходили…). Жизнь как судебный процесс – вечная каторга, основанная на трансформации и сублимации первичных инстинктов мести, вызывающих страстное общественное противление, неприятие, представляющих к тому же сложную философскую проблему, в сущности, лишающую ценности духовную и моральную жизнь человека. Онтология ада, существующая как человеческий опыт, путь, обнаруживающий самое мрачное подсознательное в человеке, запугивает сегодня неизмеримо меньше, чем запугивание судом земным, – действующим утончённее в своём садизме суда христианского, – отвергающим всякие декламации о справедливом возмездии, начисто отрицающем Спасение, в значении гейновского «проклятого вопроса» – теодицеи, примиряя нас с поражением, ввергая нас в адский скепсис, а значит – в духовную, творческую смерть. (Вспоминается рассказ солагерника Мандельштама художника Василия Шухаева, когда униженный, уставший, голодный поэт дал тому самокрутку, свёрнутую из мандельштамовского автографа.) Что же всё-таки остаётся – выкурить самокрутку из собственного бессилия, оставшись наедине с гениями прошлого?.. –

В хранилище веков, в святыне их наследства,
Творцов приветствую, любимых мной издетства,
Путеводителей, наставников, друзей…

***
И вот, минуя карантин,
Примчался Пушкин – «мещанин».
Скользнул, как будто на коньках
Паркета гладкого досках
Он, рукой руку потирая… (П. Вяземский)

– Хорошо бы, только вряд ли получится, – отвечу я.

– Ничтоже сумняшеся, мы не зря экспериментировали, калейдоскопом, с временами, прошлыми, нынешними, сделав эмоциональный акцент, акцентик на белой эмиграции, в итоге переросшей в эмиграцию теперешнюю, впрочем, не менее «загадочную», чем первая-вторая-третья, может, чуть менее литературную, чуть более коммерческую («Только вот Храм предназначен торговцам…» (Б. Кушнер)) – слишком уж близкими кажутся те далёкие времена, так и не пережившие суровую реальность и не приведшие нас к простому человеческому счастью «под алым покрывалом найти русскую красоту», по словам поэта, – и полковник Борис Морозов, швейцар русского ночного ресторана «Шехерезада» из «Триумфальной арки» Ремарка, так и не собирается возвращаться на родину, хотя его война давно уже прошла…

– Что это? – всего лишь посильный вклад в осмысление непрошедшего прошлого, застрявшего в настоящем, – отвечу я, – ведь «прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий» (В. Ключевский).

«Только у нас в России возможен… тот государственный строй, при котором вождь не только делается царём, нет, выше, больше, он обожествляется…» (В. Иванов, 1930-е). «Воззрим на самоё сочинение законов и на наложение налогов: не все ли они в кабинете государевом, по большей части крепко охраняемом от проницаний истины и сведения о бедности народной, сочиняются и располагаются государем и ближними его советниками, которые двор считают своим отечеством? Упражнены в дворских происках, им некогда и не хотят ни истины, ни состояния народного познать; мысли заняты единым своим любочестием и самолюбием – не оставляют ни времени, ни места на глубокие размышления, и увлечены быстротою дел – лишь токмо действуют тогда, как размышлять надлежало; равно любочестны, как ленивы на дела, толико несведущи, коль горды» (М. М. Щербатов, 1859).

Что ж… литературе никуда не деться, ей не привыкать, где-то придётся и потесниться, лишь бы это стоило того – не зря же предки, великие и не очень, всё это затевали, не зря сдвигали они глыбы отчаянного непонимания и возводили невероятной красоты святилища из невесомой паутины гордости, благочестия и любви – литература призвана побеждать, задумавшись и осмыслив происходящее, двигая, продвигая человеческий разум в управлении человеческим родом. Помните, когда возводили Парфенон на месте сожжённых персами Афин, благоразумно решив не реставрировать разрушенные храмы, старожилы-афиняне, вероятно, считали строящуюся античную святыню будущего отвратительным, безвкусным модерном; и, как древний керамический ширпотреб, осколки и блюдца, мы храним в музеях, так же и теперь лелеем, любуемся и перепечатываем ширпотреб в прошлом литературный – греческую эпиграмму; …и унеслась в бесконечность людская ненависть к рабовладельцу Эсхилу, забылась неприязнь к монархисту Тютчеву, и Толстой давно уже не «толстовец», а Чехов – ну какой из него революционер на баррикадах?.. Мы строим, пишем, творим наше непрожитое прошлое, зацепившееся в настоящем, намереваясь протолкнуть его дальше, в будущее, и Фет с Некрасовым уже не враги, так же и потомки не будут хулить тех, кого отцы хотели бы растерзать в клочья немедленно – здесь и сейчас! – привнеся, встроив в общекультурный мировой пантеон своего нарицательного Обломова – к примеру, Лёню Голубкова, «перезагрузку» или знаменитый, ниже плинтуса, «пипец!»… который в «далёком прошлом», возможно, станет невинной общеупотребимой частью литературы, частью всемирного «голожопого языка» (А. Петрушкин).

В раю, где розовый Исус
с похмелья глушит пепси-колу,
читает Брейвик наизусть
стихи майора Евсюкова. (А. Сомов)

***

Перекрасят ментов в полицаев,
И начнётся житуха – зергут:
И хорьками не обругают,
И дубинкой в табло не въебут. (Д. Липатов)

***

поднимаясь по лестнице
молча мимо проходит
алкоголик-афганец
из тех семи
что остались от батальона
в живых… (А. Добровольский)

***

Читаешь его –
Сонет ли, станса –
От пошлости в горле
Жжение. –
Статью бы ввести
За мелкое хулиганство
В стихосложении. (Б. Кушнер)

***

И смерть и жизнь – родные бездны:
Они подобны и равны…
Друг другу чужды и любезны,
Одна в другой отражены. (Лермонтов)

Даже карамазовский чёрт в конце концов хочет помириться, и дьявол Оригена жаждал подружиться с Богом, несмотря на то что учение Оригена было христианством отвергнуто (зря?), но мы-то, сегодняшние «бесы», рубахи парни, русские капиталисты, соединяющие прошлую вечность с будущей, своим мерцающим откровением, свысока, сможем разрешить трагедию зла? – «Меня добру и небесам ты возвратить могла бы словом» – конечно, сможем, хотелось бы ответить, ведь на то и существует на свете Литература.

«Сейчас сижу я на пересылочном пункте, за проволокой, и вишу в воздухе, каждую минуту возможен вызов на этап, потому что кроме недоразумения, возможно ещё и сознательное направление меня в Сиблаг. Тогда прощай, родная, надолго, надолго. Сижу почти только на пересылочной пайке. Своих продуктов почти нет никаких, купить негде, нет никакого селения. Посылку получить ни от кого не могу, так как старики не знают, что я выехал, а если и узнают, то не успеют ничего прислать. Вещи и ящик с книгами пришлось бросить в Важинах на попечение друзей, которые сами на ладан дышут и вот-вот будут переведены в другое место. Взял с собой только то, что мог сам поднять, да и то за эти два дня хождения по жаре в пальто спустил много потов и ослабел от ноши, которая всё-таки оказалась непосильной, хотя я не взял даже подушки. Что делать, – не знаю. Гибнет твоя бедная головушка и идёт к верной смерти. Прости, – наверно навсегда. Твой вечно А.»

Приписка:

«Любовь сильнее смерти. Увидимся в вечности – уже без разлуки и без страданий» (В. М. Лосевой от А. Ф. Лосева, 1932). (К счастью, жил философ, мыслитель, «апологет ума» А. Лосев ещё очень долго (умер в 1988 г.), благодаря животворящему и спасающему «первоединому свету» разума, противостоящего «мареву мёртвых душ».)

«Марево мёртвых душ» – вот зло, которое мы обязательно преодолеем вместе, бесы, рубахи парни, современные русские капиталисты и мыслители, конечно же, не предавая гениев нашего общего, одного на всех, безвозвратно сегодняшнего, великого, величайшего прошлого, устремлённого в счастливую вечность, без разлуки и страданий. – «Ну ладно, всё пройдёт. Всё… – вновь оглядываемся назад, – с изумлением, почти с ужасом слежу, как отвратительно разлагаются люди, ещё вчера «культурные»… Зайцев бездарно пишет жития святых, Шмелёв – нечто невыносимо истерическое, Куприн не пишет – пьёт. Бунин переписывает «Крейцерову сонату» под титулом «Митина любовь», Алданов – тоже списывает Л. Толстого. О Мережковском и Гиппиус – не говорю. Вы представить не можете, как тяжело видеть всё это» (Горький, 1925). «Стоит напомнить, что совсем недавно именно подобное сочетание – антиэгалитаризма, антимарксизма, исламофобии в трогательном единстве с приверженностью консервативным ценностям и идеологии свободного рынка породило Андерса Брейвика, устроившего бойню на норвежском острове Утойя. Эти события бросают кровавый отблеск на манифест Латыниной, который не выглядит более как невинная игра ума интеллектуала, увлечённого идеями фон Хайека, Пиночета и Ли Куан Ю. Очевидно, что в условиях краха неолиберальной модели развития мировой экономики тонкая грань, разделяющая откровенных неонацистов и рукоподаваемых носителей консервативных и неолиберальных ценностей, становится всё более призрачной, как в Европе, так и в России. Мы считаем эти взгляды крайне опасными и убеждены в необходимости публично и жёстко им оппонировать. Такая дискуссия – о кризисе европейского «социального государства», будущем демократических институтов, справедливом перераспределении общественных благ, «мультикультурализме» и различных альтернативах ему – необходима не столько для соответствия ритаулам плюрализма, но прежде всего для противодействия мутной реакционной волне, захлестнувшей наше общественное пространство» (критика статьи обозревателя «Новой Газеты» Ю. Латыниной, август, 2011).

«Искусство прогнозирует будущее и, в значительной степени, его строит. Чем мощнее художественная модель, тем мощнее тектонические сдвиги в истории. Искусство даже раньше философии. Философия – это слово, а искусство – предчувствие. Следующий наступательный отряд – наука. Очень важно заниматься искусством с позиций достаточно строгих научных парадигм, это хоть как-то его фильтрует.

Ну так вот. Искусство в полном говне. И отрицать это глупо. Но. Здесь есть одно очень важное «но». В этом говне зарождаются семена нового искусства. Ещё более многомерного искусства, круче, чем любой кинематограф. Кинематограф, кстати, тоже в том ещё говне зародился. Так что мы на пороге vita nuova… Можно сказать и так – наша жизнь-игра повысила степень своей интерактивности. Мы допущены на следующий уровень. Разумеется, не все, а те, которые понимают, о чём здесь идёт речь.
Да, надо ещё добавить, что этот новый этап не отменяет все предшествующие виды искусства. Отнюдь нет. Наоборот, классические искусства могут получить свою новую жизнь в этом новом виде искусства. Ведь мир можно познавать любыми средствами, любыми языками. Главное, не упираться в один-единственный, полагая только его единственно существующим…» (Е. Мельникова-Григорьева, из интервью «ЧасКору», август 2011).

«Марево мёртвых душ» неизменно рассеется под столь жёстким напором (что видно из приведённых примеров, далеко не самых острых) современного слияния искусства с эволюционными мировыми волнами, бушующими, разрушающими и созидающими одновременно, участвующими в непрекращающемся движении живых сил эпохи, становясь элементом самой Природы. И вроде бы всё извечно просто: поэзии – простор для чистых размышлений и свободных духовных мечтаний; науке – безграничная свобода исследования, глубинная работа мысли, совсем не всегда имеющей в виду немедленный практический результат, но долго потом питающий из этого неиссякающего источника прикладные науки; всевозможным областям лиризма – неприкосновенность, поэтическую сосредоточенность и внутреннее кипение – самые сокровенные богатства человеческого ума, бесценные залежи духовных недр, резерв нашего будущего, соединяющий потоки великого творчества. Один поток – сливающийся с движением века сегодняшнего; другой – расположенный много глубже и выходящий за пределы надежд и потребностей какой-то единой точки времени и пространства; это неостановимые потоки, обращённые в бесконечность, питающие новые века, приносящие поэтам, да и государственным деятелям и их народам вечную славу… драматически (если не сказать, трагически) их объединяя.

В России новой, но великой
Поставят идол мой двуликий
На перекрёстке двух дорог,
Где время, ветер и песок… (В. Ходасевич)

Истинная Литература наднациональна и внеправительственна – кто бы, на каком бы языке ни создавал подлинное произведение, всегда оно адресуется всему человечеству; но не было ещё ни одного великого литературного произведения, появившегося на пустом месте, вне земли с её властителями и подданными, хорошими и не очень, вскормившей писателя и поэта, давшей ему собственный оригинальный язык, приобщившей его к культуре, которая в свою очередь помогла ему выразить душу своего народа, хотя…

В век Твиттера, кому нужны философы?

… – Плачьте, люди, плачьте, не стыдясь печали!
Сизые голуби над Кремлём летали!.. (Тэффи)
________________
2 Злоба (фр.).

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>